Взято отсюда.


После смерти бабушки, маман решила осуществить мечту, и купить свой частный домик с участком. Тем более, я в то время, прочитав всю имеющуюся в доме художественную литературу, перешел на бабушкины книги по садоводству, а с них съехал на дидактику по разведению разных домашних живтоне, поэтому весьма угорал по всяким фермерским темам. Мы успешно поменяли свою квартиру на полдома с большим участком в черте города, и стали прирастать корнями к земле.

В принципе, было неплохо, я разводил кроликов и топинамбур, боролся с сорняками и даже поступил в музыкальную школу. Правда, в музыкалке я долго не проучился – пройдя прослушивание у заики–препода, я проследовал за ним в комнату, где висели разные инструменты. Препод спросил меня, на чем я хочу играть – я, обведя глазами все экспонаты, выбрал самую большую и блестящую хрень. Препод сказал, что это не хрень, а валторна, и неплохо бы я сперва попытался хотя бы извлечь из нее пару нот. Я уверенно проследовал к трубе, и принялся, надувая щеки, дуть в нее. Ни одного звука у меня так и не получилось извлечь. Преподаватель ухмыльнулся, и вручил мне маленькую трубку, обозвав ее фаготом. Конечно, если бы я лучше учил английский в то время, то моя музыкальная карьера оборвалась бы значительно раньше, тем более что по сравнению с охуительной пацанской валторной, этот замечательный во всех отношениях инструмент был реально ассоциативен с «fagot» (не хочу обидеть музыкантов, просто натужная шутка).

Но это так, лирическое отступление. Отец еще лет пять назад развелся с матерью и женился на другой женщине, на меня ему было, в общем–то, плевать. Он даже не считал нужным привозить самостоятельно алименты – и так как мама не хотела видеть ни его, ни его жену – ездить за ними приходилось мне. Первая хуйня случилась, в тот же год. Мать была на работе, а я, в очередной раз, поехал к отцу за баблом. Возвращаясь домой, я открыл калитку и увидел, что дверь открыта, а собака (у меня был классный большой и пушистый Ньюфаундленд), стоит и рычит на проем.

Я насторожился, но как–то особо не придал значения и собирался уже войти в дом, проверить, в чем дело, но тут из двери выскочил какой–то мужик. Аста – так звали собаку – бросилась на него, и только тогда я заметил у мужика в руках короткое ружье. Я перепугался и побежал к ближайшему укрытию – сараю, где хранился уголь. Почти добежав до него, я услышал выстрел. Обернувшись, я увидел, что Аста лежит около входа в дом, а мужик убегает через палисадник. Страх как рукой сняло, я подбежал к собаке, но сделать что–то было невозможно. Сил у нее хватило только поднять голову и последний раз посмотреть на меня. Так я потерял лучшего друга, который когда–либо у меня был. Я сидел и плакал, держа мертвую Асту в руках и умоляя не умирать. В этом виде меня и нашла вернувшаяся с работы мать. Я до сих пор с болью и благодарностью вспоминаю отдавшую за меня жизнь Асту – как обернулось бы дело, если бы она не кинулась спасать меня – неизвестно, пидар с обрезом мог и завалить пацана. Дикие 90–е, хуле.

Второй раз, когда я чуть не отправился на тот свет – была осень. Мы собирали урожай, и нужно было продезинфицировать погреб. Если кто из столичных не в курсе, то раньше в погребе (по крайней мере, в тех, вход в которые располагался на улице) разводили костер, и дым убивал бактерий, ну, по крайней мере, мне это так объяснили. Я, решив проявить инициативу, спустился в погреб, развел там костер и стал выбираться наружу. Но до верха я так и не добрался – уже активно поднимающийся дым щипал глаза и я, оторвав руку от лестничной перекладины, решил их протереть, ну и сорвался вниз. Ударился головой и потерял сознание. Спасло меня только то, что я зачем–то понадобился матери, и она меня искала. Увидев дым из погреба и мое отсутствие, она забеспокоилась и спустилась вниз, обмотав лицо мокрой тряпкой.

Еще через два месяца, наш дом сгорел. Я опять поехал к отцу, а вернувшись, увидел уже только сгоревший остов своего домика. Сначала я просто не мог поверить, я стоял и смотрел, постепенно выходя из ступора и осознавая, что мне теперь негде жить. Что я сейчас не поем и не заберусь в свою кровать, пожирая купленные на полученные от отца деньги вкусные вафли, и читая интересную книжку, а вот – теперь я просто бомж.

Я смутно помню, что происходило дальше, только вспоминаю, что бежал куда–то по улице, надрывно крича и плача, бежал и бежал. Даже не помню, где меня нашли в итоге, ни реакцию матери, вообще все это время выпало у меня из памяти. Денег на восстановление дома не было. Я помню бесконечные очереди в администрации, где мама просиживала днями, пытаясь выбить нам какое–нибудь жилье, а меня таскала с собой; помню, что жили у каких–то знакомых, день тут, неделю там. Но было начало девяностых, в стране был полный бардак, и никому не было до нас дела.

В итоге, нам выделили на время комнату в общежитии, но это было временно, через полгода нам пришлось ее освободить. И опять череда знакомых, и родственников, которые морщась, и с все большей неохотой пускают нас переночевать. Опять очереди в гос. учреждениях, опять неудачи и отказы и расстроенное лицо матери, которая начинала все сильнее и сильнее пить. В итоге родственники просто перестали с нами общаться, никто нам помогать не захотел. Мать, видимо с отчаяния, решила продать хоть за какие–то деньги дом и купить что–то в деревне.
Дом удалось продать за практически бесценок местным бизнесменам. Работы у матери не было – ее уволили, потому что она постоянно отпрашивалась для попыток обратиться к городским властям. В итоге мы уехали в деревню, сняли там на первое время комнату в доме и мать начала искать дом, который можно купить на наши деньги. Это, наверное, был самый пиздецовый период моей жизни. Дом удалось купить только какой–то полуразваленный, я отчетливо помню, что у него были почти сгнившие два нижних венца. Нормальную работу маме так и не удавалось найти, не исключаю, что виной этому были и депрессия и развивающаяся тяга к спиртному.

Так, на деньгах, оставшихся с покупки дома, мы протянули пару лет, экономя на всем, кроме спирта. Остаток денег проебался вообще печально: мамина подруга уговорила ее занять какому–то ее знакомому их под расписку, с тем, что тот отдаст через пару месяцев с процентом. Конечно, ее наебали.

Я почти не учился – за мной никто не следил, я целыми днями лежал, иногда гулял один по лесу. В итоге очередной зимой нам уже не хватало денег даже на покупку дров и угля. Я помню, что полдня, каждый день, я ходил по деревне, собирая любую сухую бесхозную древесину. Потихоньку мы начали разбирать сколоченный из горбыля сарай и топить печь им. Помню холодные ночи, когда в доме была минусовая температура, радость, когда удавалось достать картошки и даже не пожарить ее – масла не было, а сварить – ну, хотя бы соль была.

Вообще, жизнь в российской деревне местами напоминает кошмар. Я не могу сказать, насколько в этом виноваты девяностые годы, может быть сейчас все по–другому. Но тогда случались по настоящему жуткие вещи. Например, через несколько улиц от нас, жила женщина лет тридцати, с двумя дочками. Одной девочке было около четырех лет, а второй около пяти. И вот тетка пропала. Никто особо не обратил на это внимания, но примерно через неделю после исчезновения кто–то из собутыльников решил зайти к ней в гости.

На месте он обнаружил запертую снаружи висячим замком дверь, и уже собирался уходить, но услышал изнутри какой–то слабый звук. Он прислушался, снова постучал, звук повторился и был очень похож на слабый детский голос. Короче, когда мужик сломал дверь, он обнаружил там этих двух девочек, забравшихся под гору из одеял и всей имеющейся в доме одежды. Дело было в самый разгар зимы, температура доходила до –35. Думаю, что внутри неотапливаемой неделю деревенской развалюхи было не теплее.

Дети настолько ослабели от голода, что практически не могли двигаться. Когда мужик разобрал груду тряпок, под ними он обнаружил два, практически, скелета, с ног до головы кишевших вшами. А в печной духовке, куда она видимо забралась, ловя последнее тепло, да так там и осталась, лежала такая же полумертвая кошка, с гниющими отмороженными лапами. Рассказывали, что она очень жутко орала, когда ее принесли в тепло, никто бы не стал морочиться с ветерианарами – поэтому ей просто отрубили голову – чтобы не мучилась.

Еще через неделю вернулась мамаша – как оказалось, она уехала в город в гости, там забухала, а про детей просто забыла. У меня не укладывается в голове, как это вообще возможно, но, получается, что возможно. Причем ее даже не посадили, лишили родительских прав, а девочек определили в детский дом. Я думаю, ее это вполне устроило, стало проще бухать.

Творился такой пиздец, что сейчас мне даже иногда не верится, что это все происходило на самом деле. Люди убивали друг друга по синьке, просто за нехуй делать, рожали детей от собственных отцов, заражались триппером от учителей и заражали им потом половину деревни. Ели собак, дети насиловали других детей, пили все и с младшего школьного возраста, даже в самых «благополучных» семьях. Да, были отдельные крепкие крестьяне, где мать с отцом могли почти не бухать, содержать большие хозяйства, достаточные для того чтобы не только не голодать, но даже и продавать излишки – покупая на выручку достаточно дорогие вещи вроде автомобиля или новой бытовой техники. Но даже там их дети были не изолированы от влияния общества и бухали так же, как и остальные.

Я лично был в доме, где в одном помещении с хозяевами, жили куры и собаки. Весь пол и все остальные горизонтальные поверхности был покрыты ровным слоем дерьма разных сортов. Впечатлений, блядь, на всю жизнь. А еще запомнился пруд, расположенный между двумя деревнями. Осенью из пруда сливали воду, и к нему собиралось все способное в данный момент стоять на ногах население обеих деревень – буквально лопатами выгребая извивающуюся в грязи рыбешку. Из этой мелочи потом селяне делали «тушенку»: прямо с чешуей и внутренностями несколько часов варили «улов» в огромных кастрюлях. Получившуюся массу закатывали в стеклянные банки, как огурцы.

Были и светлые моменты, очень интересно было собирать в изобилии растущие грибы в местных лесах, клюкву на болотах осенью, землянику на залитых солнцем полянках и золотящихся склонах холмов. Один раз я нашел в лесу, рядом с пересекавшей его автострадой, целый ящик слив. Я так понял, какой–то дальнобой выбросил его, с расчетом забрать на обратной дороге. Я потом жрал эти сливы, наверное, пару недель. Не могу сказать, что обошлось без ущерба для кишечника, конечно.

А вот с другими детьми предсказуемо не заладилось. Агрессивные, быдловатые дети деревенских алкашей не горели со мной общаться, да и общих тем с ними у меня не было. Мало кто из них прочитал хотя бы одну книгу в своей жизни. Поэтому, я практически и не жил в реальном мире. Сколько помню это время – я читал и читал запоем все, что удавалось достать: книги, журналы, старые газеты – лишь бы уйти от этой реальности, и отвлечься от голода и своего ебаного существования.

В то время меня и мать мог обидеть любой. Один раз я, без шуток, раскроил топором лицо какому–то сраному забулдыге, который ломился к нам в дом. В общем – веселого мало. Потом стало еще херовей. Я понял, что если мать останется в деревне – то это все, пиздец. Она познакомилась с каким–то мужиком из города, и я уговорил ее переехать к нему – надеялся, что в городе она проще найдет работу, да и мне отчаянно в то время нужен был отец.

С мужиком не сложилось. Он постоянно качал права, и грозился выгнать нас, что в итоге и произошло. Мы опять продали дом, за какую–то вообще смешную цену, но денег все же хватило, чтобы купить какую–то одежду на вещевом рынке и заплатить за несколько месяцев аренды комнаты в городе, в частном секторе.

Время шло мать, хоть и нашла работу, но продолжала бухать. Мы постоянно переезжали, и в какой–то момент пришлось переехать в другой район. Район был одним из самых неблагополучных в городе. И мне пришлось идти в местную школу. Мне было сложно – я пропустил несколько лет. Спасал только общий уровень эрудиции из–за постоянного чтения, да в принципе – способность быстро воспринимать информацию и учиться. Домашку я обычно не делал; на рус. язе меня за нее не дрочили, потому что по этому предмету у меня было все лучше, чем у большинства, математику и алгебру я любил, и дома сам читал учебники, далеко опередив одноклассников по уровню знаний – за это математик делал скидку и не доебывал меня с домашкой. На литературе обычно задавали выучить стихи, которые я благополучно запоминал на уроке, когда их рассказывали первые несколько выучивших их заранее человек. По остальным предметам была похожая ситуация, хуле там не выучить историю или географию, но, все же, сказывалось то, что я много пропустил. Например, все было плохо с английским и рисованием.

Плохо было и с общением. Школа такой же неблагополучной, как и район, и у меня не особо получалось влиться в коллектив. Местная гопота, которую можно относительно считать «нормальными школьниками» была крайне сплоченной и относилась ко мне крайне отрицательно, поэтому друзей я находил среди самых фриков, которые только были на массиве.

И вот, как–то раз я познакомился с интеллигентным, с виду, пацаном, стал ходить к нему в гости, играть вместе в денди, смотреть телек, вся хурма. У него тоже были напряженки с обществом сверстников, частенько его пиздили, поэтому он был не особо доверчив, но каждому нужен друг, которому можно рассказать какую–нибудь личную хуйню.

Таким образом, через полгода знакомства, поцик начал раскрываться и рассказывать какие–то мрачные факты из своей биографии, один охуительней другого. В день, когда я окончательно решил, что лучше сидеть дома одному, чем с таким поехавшим утырком, настал, когда он рассказал мне что постоянно дрочит, и даже показал мне полулитровую стеклянную банку, на треть наполненную какой–то засохшей хуйней. Типа — зацени сколько я уже надрочил.

В этой школе, например, было несколько токсикоманов. Один из них, правда, в школе не учился, недоразвитый упыреныш, тусил постоянно с мужиками — рабониками на автозаправке. Днем и ночью его можно было застать на районе в самых неожиданных местах, с вечным пакетом, который он не выпускал из рук видимо даже на толчке. Он постоянно ходил в обносках, пиздил все, что плохо лежит, и никто его не любил, кроме подкармливавших его вышеупомянутых заправщиков.

И, как–то раз, он пришел на заправку в полностью новой одежде. Причем в пиджаке. Правда, рукава этого пиджака свисали у него сантиметров на пятнадцать. Мужики спросили у него, где он взял обновки, на что он ответил, что спиздил их у монголов, которые продавали шмотье с китайского поезда, останавливающего на главном городском вокзале.

На вопрос — куда он такой красивый собрался, он сказал, делая очередной вдох из верного пакета, что пойдет вечером на дискотеку, клеить и ебать баб. В подтверждение своих слов, он даже достал из кармана презервативы. Мужики, конечно, заржали и начали его стебать — типа «у тебя же по любому хуй недоразвитый, и презервативы будут с него сваливаться». Но оказалось, хитрый токсеныш предусмотрел и этот момент: «с победной улыбкой на слабоумном ебале он достал из кармана моток изоленты, с торжественным ответом: «а я изолентой к хую примотаю!».

Второй любитель клея был не таким интересным персонажем и даже ходил в школу. И даже без пакета. Но ходил он постоянно с мутным взглядом и ебаными блевотными язвочками вокруг рта.

Впрочем, я учился с ним в одном классе только один год, дальше я перешел в следующий, а он так и остался в шестом. Потом я и вовсе потерял его из виду, слышал только, что он уехал на малолетку, за то, что захуярил свою несчастную бабулю, с которой жил, раскладным ножом, забрал у нее деньги и купил зефира, который в тот момент ему был очень нужен, а денег бабуся не давала.

Мы сняли комнату у какого–то алкаша. Алкаш этот был бывший спортсмен, и частенько заебывал меня рассказами о былом величии. Справедливости ради – всяких грамот и наград у него и правда было дохрена. Я с удовольствием пользовался всеми прелестями квартиры – ванна, боже, это было прекрасно! Но все хорошее имеет обыкновение заканчиваться – как–то раз он по пьяни поймал белку и стал порываться выпрыгнуть из окна. Удержать его было сложно, все же здоровый был быкан. Мать позвонила в дурку. Забавно было слышать, как он, отойдя немного, с понтом показаться психически здоровым, объяснял санитарам, почему хотел выпрыгнуть: «понимаете, никаких голосов я совсем не слышал. Просто с шестого этажа я уже прыгал, у вас, наверное, и записи остались, а вот с девятого – еще нет». Разумеется, его увезли, а нам пришлось съехать обратно в частный сектор.

Жить дома становилось все невыносимей, мать безбожно пила. Я, на удивление, в то время не пристрастился к спиртному, и мне было тяжело наблюдать все это дело. Кроме этого, у нее появился сожитель, с которым я был на ножах. Частенько он пиздил меня, и когда в очередной конфликт скинул меня с довольно высокого крыльца – я не выдержал и ушел из дома.

Сначала ночевал у немногих знакомых, пока их родители не начинали задавать вопросы, школу почти оставил. Потом стало приходиться все чаще ночевать по открытым подвалам, иногда я забирался в чужие сараи и там проводил ночь. Я стал тусить с местными торчкми. Нет, сам я торчать не стал, просто на притонах часто можно было вписаться на ночевку. Бля, я до сих пор помню истошные крики свежеужаленых «Ты чо охуел! Это ж, бля, некипяченка! Нахуя ты мне некипяченку дал!». Как я понял, для инъекций и разведения ханки (если честно – я не специалист в этом вопросе) они кипятили воду, а упоровшихся с некипяченой водой ждали неслабо болезненные ощущения.

Было один раз: ночевал в притоне у одного слепого деда, который пускал к себе ханчей на упороться и переночевать, а они его кормили. Проснулся от того, что с меня сорвали одеяло. Охуев с такого пробуждения, я открыл глаза. Надо мной возвышался здоровенный ментяра. Увидев что я проснулся, он, сука, как заорет: «Встать, ебаный наркот! Меня ты можешь ненавидеть, но форму мою ты обязан уважать!». Было трудно доказать, что я не нарк, а просто тут ночую. Хорошо, что ему, в общем–то, было похуй и меня никуда не забрали, а то бы мне светил, наверное, детдом. А когда мент ушел, и я уже тоже собрался валить оттуда – оказалось, что кто–то спиздил мои кроссовки.

Но несмотря на такие условия, я, конечно, обращал внимание на противоположный пол. Однажды, я, тусил с пацанами из другого двора. Как это обычно бывает, мы бесцельно шлялись из одного угла в другой, доебывая друг друга и окружающих натужными шутками. Совершая очередное перемещение с одной лавочки на другую, мы встретили девочку, учившуюся в другой школе на класс–два старше. Нас было восемь пиздюков, такое количество внушало уверенность, и мы доебались до бедняжки на тему сладко поебаться.

Разумеется, никто из нас ни на что всерьез не рассчитывал, и правда, глупо надеяться, что девяти–десятиклассница согласится на оргию с толпой сопляков, да и в силу возраста негде это было осуществить. Девочка однако не спешила в ужасе съебывать от толпы похотливых прыщедавов и что–то невнятно мямлила, в народе это называется «ломаться». В какой–то переломный момент, она видимо на эмоциях выдала фразу типа: «да вы все только пристаете, а до дела все равно не доходит, да и где вы собрались это делать — прямо во дворе что ли?». В наши головы даже в тот момент не пришла мысль, что нам что–то светит, но сам процесс и тема разговора были гораздо интересней, чем сидеть на лавке и трепаться о тачках или кто победит — Ван Дамм или Шварцнеггер. И поэтому мы продолжали мусолить эту тему, в частности «ну можно за гаражами или в подъезде», хотя сами понимали малореальность этих предложений.

Точкой бифуркации, после которой действие продолжило развиваться совершенно неконтролируемо, стал странный мужик, лет 25–30 (в нашем возрасте эта граница была весьма условной) который проходя мимо и услышав наш разговор, внезапно остановился и отозвав нас в сторонку, выдал: «ребята, я смотрю вы тут телочку ломаете, можно я по–быстрому ее оприходую? Я просто только откинулся — ебаться страсть как хочется! А вы всегда успеете.» Сказать что мы были в ахуе — значит ничего не сказать. Особенно после того, как получив наше безмолвное согласие, он подошел к переминавшейся в ожидании красотке, сказал ей пару слов, и они вдвоем отчалили в сторону ближайшего падика.

Минут через пятнадцать, в течение которых мы почти ничего не говорили, просто тупо стояли на улице не понимая что происходит, телочка вернулась и подошла к нам. Самый смелый из нас (не я) осторожно и шепотом, срываясь периодически на тихий фальцет, уточнил у нее — действительно ли она с ним поеблась? Получив утвердительный ответ, он повернулся к нам. На его лице все было написано, впрочем, как и на наших: удивление, неверие, робкая подростковая надежда и, в то же время, наглая гормональная пошлость.

Мы, все же уточнили у девахи — готова ли она к соитию со всеми нами и не наебка ли это? На что получили утвердительный ответ. Вразнобой, судорожно мы стали придумывать и тут же озвучивать все варианты мест, где можно реализовать нежданчик. В итоге остановились на расположенной неподалеку шестнадцатиэтажке, где на последнем этаже был укромный глухой отрезок лестничной площадки, ведущей к запертой двери на чердак. Отправившись на место мы решили, что телочка явно не особо разборчива, поэтому непременно нужно купить гондонов. Отрядив двух самых мелких пиздюков в аптеку, мы нервно следовали к заветной высотке, по пути обсуждая очередность коитуса.

На месте мы были задолго до того, как двум гонца удалось вымутить презервативы — им упорно не хотели их продавать, и пацанам пришлось обежать несколько точек. Девочка все это время почти ничего не говорила, только загадочно улыбалась, в качестве реакции на наши споры, кто первый будет ее ебать. В итоге, дождавшись контрацептивов, первый счастливчик уединился с девчонкой.

Вернувшись, довольный и до предела ажитированный пацан рассказал нам о новой проблеме: девка то была постарше, и повыше. Самый высокий из нашей компании доставал ей до плеча, а самый низкий — до груди и с трудом. Поэтому, когда она становилась в единственную доступную из–за грязных подъездных условий (никто не хотел ерзать на зассаном подъездном полу) позу, то есть раком — достать до заветного отверстия было весьма затруднительно. Второй проблемой был спадающий с недорощенного члена презерватив.

Таким образом, бедной нимфетке приходилось всю дорогу подгибать длиннющие ноги в коленях, и примерно на пятом ебаке она сказала что устала, и давайте обязательно продолжим в следующий раз, но на сегодня, пожалуйста, все. Лобби, в лице уже поебавшегося большинства, которому было в падлу ждать удовлетворения остальных, продавило это решение. К тому же никто не хотел портить отношения с таким ценным новым членом (а точнее влагалищем) нашей компашки.

Вот так я и не потерял девственность в тот раз, увы. И самое обидное, что моя очередь была следующей.

На какое–то время я потерялся из того двора, были сложные жизненные обстоятельства: на тот момент я уже год как не жил дома. Было очень сложно. Мне было тринадцать лет и жить, по факту, мне было негде. В школу я почти перестал ходить, весь день я тратил на то, чтобы вымутить что–нибудь пожрать (обычно пиздануть что–нибудь на рынке или еще где) или на какие–нибудь подработки на тех же рынках.

На самом деле, было достаточно депрессивное время. Это очень тяжело, для, по сути ребенка, были моменты, когда я шел по улице, смотря голодными глазами на витрины, и всей моей пищей была булка хлеба, купленная на сданные в стеклоприемник «чебурашки», которые я выпрашивал у пьющих пиво мужиков. Особенно мне запомнился момент, когда я не ел уже пару дней, последней моей едой был вяленый карасик, которого я стянул в пивном магазине. Я брел по улице, и увидел как старушка кормит голубей выкладывая им на люк канализации разломанные засохшие куски старого хлеба. Минут 30 я стоял, смотрел, как ебаная неторопливая старуха медлено ломает сухари, что–то бормочет себе и ждал. Наконец она, шаркая ногами, убрела в свой подъезд, и я, оглядываясь, чтобы никто не заметил (стыдно же, сука), быстро собрал все сухари. На самом деле, наверное, ничего вкуснее я не ел.

Но самое херовое было не это. Голод, всякие ебалаи, которые так и норовят сделать тебе какую–нибудь хуйню — для ребенка это, на самом деле вторично. Я хотел внимания, заботы, ласки. Какого–то хоть минимального уюта. Хотел хоть на недельку остановить сраную погоню за выживанием и расслабиться. Это очень голимо, когда ты идешь по вечернему городу, мимо освещенных окон, и там, за этими окнами — там тепло, там матери кормят своих любимых детей супом, возможно даже с мясом, делают им бутерброд с колбасой. Заправляют им мягкую, чистую постель с пахнущими порошком пододеяльником. Там есть жизнь. А ты идешь мимо, и знаешь, в этот момент вообще приходит особенно острое ощущение этого — что ты совершенно один и не нужен ни одному человеку в этом мире. Идешь, ни на что не надеясь, просто идешь дальше вперед, в ночь, в пустоту. И бессмысленно останавливаться, потому что нет места, где ты бы мог остановиться.

Но бывали и светлые полосы; на свою удачу я познакомился с мужиками из Сирии. Они по каким–то своим мутным делам приехали в наш город, и для нас были тогда диковинкой. Познакомились мы, когда арабы вылезли во двор, и на смеси лютого русского, крайне ломаного английского и наиболее вразумительной части их сентенций — жестах, заводили знакомства среди дворовых пацанов. Как оказалось, знакомились они для того, чтобы сказать, что они готовы покупать обычных голубей, за неплохие для школоты того времени и района деньги. Чтобы немного понизить градус бреда — сразу расскажу, что голубей, как впоследствии выяснилось, они покупали на корм соколам–балабанам, которых ловили в Хакассии и Туве, что ли, и контрабандой перевозили в Сирию. Наш город был для них своеобразной перевалочной базой. Кстати, насколько я знаю, этот «бизнес» до сих пор в почете у арабских гастарбайтеров.

Я, в те времена, активно старался подружиться со всеми взрослыми, кто мог бы чем то помочь. Поэтому усиленно втирался в доверие к арабам. Кстати, впоследствии я чуть было не уехал в Сирию, даже подделал паспорт, чтобы накинуть себе один год — для получения заграна, но, к счастью, до этого не дошло — типов как раз задержали во время очередного провоза краснокнижных птичек. А, да – видео ловли этих соколов — достаточно занятная вещь.

Арабы, видя мое бедственное положение, посоветовали мне выучить арабский, а лучшим местом, где это можно было бы сделать — являлось медресе при городской мечети, в которую я и заявился, заявив что хочу изучать арабский. Чалмастые бородачи подохуели от таких заяв, но сказали, что Аллах любит всех, и мне всего лишь надо получить письменное разрешение на обучение у матери, и принять мусульманство. Последний пункт меня слегка напряг, но узнав, что в медресе есть общежитие, где учатся приезжие студенты с разных татарских деревень, и бесплатная нажористая еда в столовой для будущих алимов и имамов, желание стать мусульманином значительно выросло.

Получить бумагу от маман не составляло труда, я нашел ее, и на следующий день явился в медресе во всеоружии. Без долгих разговоров меня определили в комнату с еще несколькими пацанами, в основном татарами моего возраста. Было еще два алтайца постарше и один то ли чечен, то ли даг. Жизнь стала налаживаться, зубрить арабский и Коран оказалось достаточно интересно. За год я мог понимать тексты со словарем, и заучил около трети корана. Кроме того, никто меня не ограничивал в перемещении, я мог гулять, тусить с пацанами из окрестных домов, опять же у талибов (это не движение–секта Талибан, талибами называют учеников таких учебных заведений) был сильно развит дух коллективизма, и попробовал кто–нибудь на меня бы наехать. Все бы ничего, если бы не сиране гормоны. За несколько месяцев моего принудительного окончания учебы в богоугодном заведении как раз и происходила история с еблей, которая написана выше.

Так вот, на какое–то время я выпал из общения с пацанами из того двора — я все это время не посещал школу, и в мечети об этом узнали. Я боялся, что меня выгонят и временно не тусил — строя из себя паиньку. За это время телочка куда–то пропала, и пацаны говорили, что тоже ее давно не видели — похоже история в тысячи раз пересказанная во всех подробностях озабоченными подростками дошла до родителей девчонки — массив то небольшой, и ее сплавили куда подальше.

Но как–то раз, возвращаясь в медресе я познакомился с тремя девахами из близлежащих домов, Женей, Мариной и Таней, вроде. Они интересовались тем, что вообще там происходит за воротами, как мы вообще живем, и т.д. К нерусским обитателям подходить видимо боялись, а я, видимо показался им достаточно безобидным, чтобы завязать знакомство. Я был хорошим собеседником с кучей баек из «другого мира» еще бы — с такой жизнью–то! Девченки были достаточно симпатичными. И с одной мы даже типа сблизились немногим более чем по дружбе — держались за ручки там, вся хурма. Несколько недель мы тусили во дворе рядом с мечетью, а потом у одной из девчонок освободилась дача, они уехали туда, и позвали меня приезжать на выходных. Конечно, я поехал.

Вообще, я, в достаточной степени опездол. То есть меня нельзя назвать тупым, или необразованным. Впоследствии, я все же окончил школу, и даже получил высшее образование. Но еболай я еще тот. Весь в отца. Чтобы показать, о чем я вообще веду речь, вот вам отступление–случай из жизни моего папаши. Как–то раз, бабушка попросила его прибить наличники на даче; простейшая операция, в общем–то. И он с ней блестяще справился: когда бабушка поинтересовалась «какого, простите, хуя ты прибил наличники окрашенной стороной к стене?», он уверенно ответил, что, дескать, бабка нихрена не петрит в строительстве, а так гораздо лучше прилегает. А я, я пошел по его стопам, и на той же злополучной даче плоской стороной тяпки утрамбовал все грядки и клумбы, вместе с высаженными в них семенами, до каменного состояния практически. А то что это бабуля, совсем дачу запустила, везде какие–то дурацкие холмики — портят, сука, ландшафт. Заняло это много времени, но я упорный, да.

Так к чему это я — приехав в дачный поселок, я обнаружил, что опять сделал какую–то херню: у меня было только название станции, а улицу, номер дома я благополучно забыл спросить. Даже в какой стороне не маленького поселка находится дача я и то не счел нужным поинтересоваться. Нормальный человек плюнул бы и уехал обратно, но принимая во внимание мой ебанутый склад ума и дивное упорство — как вы понимаете, я так поступить не мог.

Весь день, с 11 утра до позднего вечера я обходил поселок, дом за домом. Уже отчаявшись найти нужный дом — было уже темно, я тем не менее продолжал поиски. Впрочем, деваться мне было некуда — на последнюю обратную электричку я опоздал и мне в любом случае предстояло как–то ночевать в дачном массиве. Судьба, однако, решив размять усталую жопу, повернулась ко мне лицом. Проходя мимо очередного участка, я увидел в потемках знакомый силуэт — Марина вышла набрать воды из скважины перед домом.

Девчонки уже давно не ждали меня, и были немного подшофе. Но слегонца заебавшись в обществе друг друга были очень рады новому лицу. Меня встретили, накормили, заварили чай. От вина я отказался: хуле, религиозная пропаганда все же пустила во мне свои корешки. Вечер прошел не особо интересно. Я рассказал историю своих поисков, девки поржали, поахали, поудивлялись. В общем, мы проводили время за обычными подростковыми разговорами: шутки, попытки покурить чай, разговоры о всякой детской еболе. А вот когда все тали укладываться спать, ситуация изменилась в лучшую сторону.

Домик был не особо велик, значительно менее велик, чем Аллах. В единственной десятиметровой комнате стояло, впритык торцами, две односпальных кровати и у другой стены зеркальное трюмо, заваленое девчачьей фиготой. Еще одно полуполноценное спальное место было на вернаде — старый раскладной диван. Но на него девчонки меня отправлять не стали, то ли пожалели — была уже ранняя осень, и ночи стояли довольно прохладные — а может просто не захотели, все же я был красавчик :)

Как я уже выше писал, с одной из девочек, Женей, я сошелся ближе чем с другими. Какая то у нас была взаимная симпатия, и мы были на начальной стадии отношений, практически. Поэтому было решено, что раз так, то Марина и Таня будут спать вдвоем на одной кровати, а я с Женей на другой. Я был недалек в социальном отношении и не заметил сразу того факта, что Марина, в общем–то, тоже была не против спать со мной, но все же логика отношений была на стороне Жени и мы не без труда стали устраиваться с ней ко сну. Впрочем, узость кровати мне нисколько не мешала, я бы даже не отказался, если бы кровать была еще чуть поуже, If you know what I mean.

Разумеется, я–то спать не собирался. Не для того я пиздюкал по дачной грязи целый день, чтобы банально заснуть, находясь в одной постели с симпатичной (впрочем если бы она была страшной ничего бы не поменялось, как вы понимаете), молоденькой владелицей двух замечательных сосцов. И как только выключили свет, я сразу перешел к активным действиям. Конечно, сразу в бюстгальтер к норовистой Жене я не полез, я действительно опасался получить в щщи за излишнюю поспешность. Потому, чтобы оценить реакцию на вторжение в личное пространство, я начал с того, что можно было, если что, оправдать невинным «массажем, я хотел тебя просто расслабить перед сном!» — со спины. То ли Женя была не готова в ту ночь впустить меня в пряничное царство упругих сисек и ональных губ, то ли я слишком затянул с прелюдией, но в какой–то момент она сказала что–то типа «заебал ты меня щекотать, если не перестанешь, я уйду с кровати». Конечно, я перестал минуты на две, а потом моя рука снова потянулось к сладкой девичьей плоти.

Женя была известна тем, что держит свое слово, и этот раз не стал исключением: она встала с кровати, и сказала, что «спать с этим ебловатым извратом я не буду! Давайте кто–нибудь другой ложитесь к нему.» Маринка сразу проявила к ситуации интерес и спросила, в чем собственно дело? Получив невнятный ответ от меня, что «Не обращай внимания, она просто капризная», Марина выразила готовность к такому повороту событий. А мне в тот момент уже было по барабану кого щупать, предмет мошоночной секреции у меня уже чуть ли не из ушей капал. Марина легла ко мне, и терпеливо сносила все мои поползновения, впрочем, не пуская слишком далеко.

На следующее утро, проснувшись, мы ничем не высказывали ночных приключений и старательно делали вид перед остальными, что охуительно выспались. Еще немного потусив на даче, прибрав за собой мы отправились к станции. Благополучно добрались до города, Женя постоянно ревниво смотрела на Марину, отношения между ними явно похолодели. Я это заметил, и в моей голове родился хитрый план, как развести Женю хотя бы на петтинг. Да, я в то время знал это слово, вообще я много читал и был смышленым пацаном. К шести годам я прочитал весь стеллаж, забитый книгами, за исключением самой толстой — «Войны и мир», ее я брать опасался.

В середине следующей недели, мы опять встретились во дворе рядом с медресе, и сидя на лавочке болтали. Я заметил, что напряженность между Женей и Мариной никуда не делась, и стал использовать это обстоятельство, неуклюже флиртуя с Мариной на глазах у Жени. Понятно, я пытался вызвать ее ревность, чтобы понудить к более открытым и активным отношениям. В принципе это мне удалось, наверное, потому что Женя сидела как на иголках, но был и побочный эффект: Марина, получив такие авансы, явно стала отвечать мне взаимностью. Робко и несмело, потому что очевидно побаивалась резкую Женю.

И вот, Таня, чтобы разрядить ситуацию, попыталась сменить тему разговора: — А что, девчонки — сказала она — в пятницу идем к Наташке в гости на ночь? У нее родители уезжают. Женя на эмоциях сказала, что они пойдут, но меня больше не позовут, потому что «Вот этот вот ведет себя как мудак, а еще будущий религиозный деятель, блядь!». Марина, однако, высказала противоположное мнение, что Женя ко мне не справедлива, и я себя очень хорошо веду, как джентльмен «Вот и руку мне подал, когда я с лавочки вставала» Женя психанула, сказала «делайте что хотите» и ушла. Я, сказав, Марине и Тане, что обязательно приду, в этот раз записал точный адрес и время, и побежал за Женей успокаивать и мириться.

Женю я успокоил. Но было видно, что она уже порядком заебалась и ей не особо нравятся такие отношения. Я не знаю, на что она рассчитывала, может на то, что если я хожу в религиозную школу, то я буду паинькой, до 18 мы будем держаться за ручки и я не посмотрю в сторону других женщин? Хуй там был.

В пятницу, как бы то ни было, отстояв Джума, я отправился к Наташе. Девчонки уже давно тусили на квартире, занимаясь всякой ебалой — слушали и подпевали песням из Титаника, ели печенье, пили чай. Я не помню даже, что бы там был алкоголь, все было достаточно скромно. Если честно, мне было даже немного скучновато. Марина с Женей не разговаривали, а Женя вела себя как стерва — видимо решив то ли отомстить мне, то ли вызвать ответную ревность с моей стороны. Она даже позвала какого–то утырка, то ли бывшего хахаля, то ли настоящего поклонника, который приехал на мотороллере! и привез торт. Номинально — всем, но по факту, и все это понимали — Жене.

Квартира была просторная: одна большая гостиная с раскладным диваном, и две отдельные комнаты, в одной из которых демонстративно обосновалась Женя, а во второй — Таня с Наташкой. Мы с Мариной опять остались вдвоем, в гостиной. Я не знаю, на что рассчитывала Женя, но, разумеется, в таких условиях все зашло гораздо дальше, чем на даче и даже чем я рассчитывал. Когда, уже под утро — было около трех часов ночи — все разошлись по своим комнатам, мы с Мариной тоже легли. Ей было неловко, это было очевидно, я не знаю, думала ли она о Жене, или нет, но сейчас мне отчетливо понятно, что все это время она делала все возможное, чтобы оказаться со мной в интимных условиях.

Наверное, полчаса мы просто болтали о разной фигне, я разместил свою руку рядом, и Марина, приподнявшись, положила на нее свою голову. Таким образом, я как бы приобнимал ее. Я волновался. Не знаю как Марине, а мне точно было ужасно неудобно перед Женей. Я все же испытывал к ней какие–то чувства, а у Марины были просто доступные сиськи. Но устоять было сложно — подождав, пока Марина заснет (потом я конечно понял, что она просто делала вид, что спит, но тогда для меня это было не очевидно), я опять полез к ней под футболку.

Осторожно, чтобы «не разбудить», я гладил ее грудь, пытаясь добраться до сосков. Бюстгальтер ужасно мешал, мозг вообще отключился, я чувствовал, как у Марины участилось дыхание, и не мог понять — спит она или это во сне. Пытаясь пробраться через бюстгальтер, я действовал все грубее от нетерпения, и в какой то момент Марина повернулась так, что мне стало гораздо удобней. Я замер. Типа я сплю в такой позе, я выжидательно через полуприкрытые веки смотрел — не проснулась ли она. Но она не шевелилась, и я продолжил свои грешноватые изыскания. Через какое то время я, сдвинув бюстгалтер вверх, уже целовал ее соски, сосал их.

Мне стало этого мало. Я потянулся к ее джинсам. Узкие джинсы не давали просунуть руку, туда, куда нужно было мне, а расстегивать ширинку я опасался. Ну понятно, что она уже была готова на все, но поймите и меня — мне было 13, что ли лет, я особо не сталкивался с такими вещами, пару раз были интимные моменты, но дело доходило максимум до поцелуев, я не знал что делать и мозг отключился полностью. Я решил пойти ва–банк и стал расстегивать пуговицы на Марининой ширинке. Марина опять повернулась, типа во сне, и я наконец справился с задачей. Я весь вспотел, сердце колотилось, член, казалось, сейчас взорвется. Я осторожно просунул руку ей в трусики и стал гладить лобок. Марина дышала уже часто–часто. Я тоже — не только из–за возбуждения — это было еще и физически напряжно – в замысловатой позе изгибать руку просовывая ее через плотную одежду. Если кто занимался таким подростковым петтингом «без палева», тот понимает, о чем я.

Я просунул руку дальше, и мой палец оказался уже немного внутри, там было все ужасно влажно. Я сначала подумал — не обоссалась ли она часом, но было не настолько мокро, и я решил, что это естественная ситуация для женских влагалищ. Далеко просунуть палец не получалось, джинсы я полностью без палева снять не смог, только сдвинул на бедра и они сжимали ноги вместе, ограничивая доступ. Я одновременно пытался еще и целовать ей грудь, одновременно еще и думая о разных вещах, типа: «а что будет если запалит Женя, как это выглядит с религиозной стороны, спит ли Марина или все осознает, как далеко мы сегодня зайдем и как мне вести себя утром со всеми, и что двери в другие комнаты не закрыты на замок и в любой момент может кто–нибудь выйти, скажем, в туалет».

В общем, если бы мы были только вдвоем, или в отдельной комнате — девственность я тогда точно бы потерял. Но в тот раз меня опять ждал фейл — Женя, видимо всю дорогу прислушивающаяся к происходящему, решила, что мы совсем охуели, и отчаянным скрипом кровати и кашлем напомнила о себе. Я остановился. Марина тоже затаила дыхание.

Я судорожно думал, что мне делать: было ясно, что если я сейчас продолжу дальше — про Женю мне можно точно забыть. А Марина мне не очень нравилась. Ну, то есть она была симпатичной, и я отчаянно хотел ее выебать, но не вызывала каких–то внутренних эмоций. Плюс я всегда был честным и совестливым ребенком, с чувством обостренной справедливости. Это странно звучит, наверное, при тех условиях жизни, что были у меня, при том, что мне частенько приходилось воровать, для того, чтобы выжить, но я всегда после испытывал глубокий стыд за это. И в тот момент, я тоже чувствовал, что поступаю подло, по отношению к Жене и не очень красиво — по отношению к Марине, которую, практически использую, тем более пока она спит.

Кашель из соседней комнаты послужил своеобразной каплей, переполнившей чашку. Серьезно, я не смог дальше продолжать. Я, как мог, прикрыл Марину, и встал с кровати. Я стоял у окна и, блядь, сгорал от стыда. Марина, видимо заебавшись ждать, заворочалась, застегиваясь, и приподнялась. Растянутая мной футболка открывала сбившийся бюстгальтер. — Чего ты спать не идешь? — спросила она? — Давай иди скорее.

Я бы хотел сказать что у меня в ту ночь был секс, но нет. Короче. Я еле дождался утра. Утром, за завтраком,на меня смотрела крайне обиженная Марина, злая до опизеденения Жена, и крайне заинтригованные ситуацией Таня с Наташей. Я старался не поднимать взгляда, быстро попил чай и съебал. Весь день я думал об этом, понимал, что Женя обо всем догадывается и что нужно как–то спасать ситуацию. Я чувствовал себя виноватым и само собой старался бессознательно себя оправдать. — В конце концов, она сама виновата! — думал я — Нечего было заводить ситуацию в такое русло, да и могла бы и дать себя помацать, ничего бы с ней не случилось! Но звонить все же надо было.

Было трудно решиться, но я вышел на улицу, нашел телефон–автомат (чтобы никто не слышал разговора), и набрал номер. — Алло! — я услышал Женин голос в трубке, и мозг отключился, я уже не мог думать, что нужно сказать, и говорил на автомате. — Это я. — А, это ты. Что тебе нужно? — Голос у жени был злой. Я не знал, как завести разговор. — Да ничего, звоню вот узнать как у тебя дела. — Что–то ты не интересовался моими делами позапрошлой ночью. — голос Жени был аж на вкус горьким. –Заскучал? Тогда–то тебе скучать не приходилось, да? — Я не знал что сказать, и ляпнул первое, что пришло на язык: «Ну ты мне не дала, а Марина была не против, сама виновата!» — Женя на том конце трубки потрясенно молчала. До меня начинало доходить, какую хуйню я сказал. Я уже говорил вам, что я опездол? Ну вот, вы сами убедились. Я услышал сдавленные всхлипы в трубке. – Я не думала, что у вас так далеко зашло. — прерывающимся голосом сказала Женя — Сволочь ты! Забудь меня и не звони сюда больше! — в трубке раздался противный писк коротких гудков.

Я еще несколько раз на протяжении недели пытался звонить Жене, но она просто бросала трубку, узнав, что это я. А в один из дней, меня при возвращении в медресе, у ворот ждало несколько парней возраста 18+. Невдалеке сидели на лавочке Марина с Женя и наблюдали за происходящим. — Иди–ка сюда, сука! — позвал меня самый агрессивно настроенный пацан. — Сейчас тебе пиздец настанет! — Эй, полегче, братиш! — я медленно отступал от них — Что случилось, расскажи? — Случилось то, что ты, сученыш, чуркоеб, трахнул мою сестру и бросил, мудила! И за это я сейчас тебя полностью разберу! — орал парень. Я понял, что пиздец как влип, и реально испугался. Впрочем, на крики стали выходить другие студенты медресе, и пыл у пацана сразу угас. Потолкав меня, наобещав разных неприятных вещей (вроде вырвать хуй и засунуть мне его в жопу), парень быстренько слинял.

Женя и Марина ушли за ним, Женя — не оглядывалась, а Марина то и дело бросала на меня взгляд. Больше я ни с Женей не встречался. Трубку она бросала, ходить по тем дворам — избегала. Я потом общался с Таней, спрашивал — что это хоть такое было тоо? Она рассказала, что Женя была жутко зла. Поэтому она подговорила Марину, которая тоже была на меня обижена — она думала, что мы потом будем встречаться, пожаловаться Марининому старшему брату, с рассчетом на то, что брательник вломит мне лютых дюлей. Марину я один раз мельком увидел — я приходил за одним пацаном, который учился в той же школе что и она, но она, увидев меня издалека, быстро развернулась и ушла в противоположном направлении.

Проблема с неиллюзорными пиздюлями вроде как рассосалась, но возникла другая — на рамсах присутствовало дохуя нашего народа, и, разумеется, обо всем кто–то доложил начальству. Я заимел крупные неприятности от руководства мечети, которому нахуй не нужны были такие постановы, конечно. В тот раз меня не выгнали. Но сказали, что этот раз должен быть последним. Я постарался исправиться — упорно учился, старался не косячить, но как–то раз в комнату где я жил вошел учитель и с хмурым ебальником позвал меня выйти к нему в коридор. Я вышел, и на вопрос «что случилось?» Он подвел меня к окну и я увидел ебейшую картину: пьяная Марина ломилась в закрытые ворота мечети, и орала на имама «Позовите мне Сашу!» Охуевший мулла прогонял ее, но она не уходила. Только материла его и требовала меня. Я вышел, имам посмотрел на меня взглядом, полным злобы и негодования и ушел внутрь. Мы поговорили. Ну как поговорили — она плакала, пыталась мне что–то сказать, а я был в ахуе от происходящего и пытался ее быстро отправить домой, боясь, что меня на этот раз точно выгонят. В конце концов — она ушла. А меня, в скорости, турнули из медресе.

А вот, в заключение, история про то, обрезали меня или нет:
Я успешно учился, был почти лучшим учеником — почти — потому что был диким распиздяем, хоть и схватывал все на лету, но заниматься мне обычно было лень. А лучшим учеником был уже взрослый парень из Якутии — очень, кстати, хороший человек. Для меня он до сих пор является своеобразным эталоном сферического «правильного мужика», я иначе не знаю как сказать. Впрочем, быть вторым было не сложно — основной массой учеников были непробиваемые татары из глухих сел, дикие казахи/алтайцы/монголы, пара упоротых то ли чеченов, то ли дагов и один, пожилой уже, узбек.

В общем все было хорошо, кормили нас от пуза, сильно не напрягали, даже иногда были колымы — надо было, в качестве знающего куран талиба, ездить на мусульманские праздники проводить религиозные обряды: отпевания, свадьбы, вот это все. На них обычно очень вкусно кормили и давали какую–то сумму денег, которую мы потом делили на всех, кто ездил на дело. Но однажды, когда мне, и еще нескольким ребятам исполнилось 14 лет, пришел один из муаллимов и сказал, что «пора нам стать настоящими мусульманами!»

Я был в растерянности — что это значило – я не знал, а на мой вопрос все старшие только ухмылялись, и никто толком ничего не отвечал. Остальные ребята тоже знали по минимуму — что это праздник, что на этот праздник тебе родственники дарят всякие ништяки и деньги. В общем, незадачливые татарчата искренне радовались, а вот мне было не до улыбок — родственников, которые могли бы мне что–то подарить, у меня все равно не было, но из художественной литературы я знал, что обряды инициации обычно не несут в себе никаких положительных эмоций для того, кто их проходит.

Но за два дня до намеченной даты один из нохчедагов проболтался — что нас наконец обрежут, и мы «станем нормальными пацанами и реальными муслимами». Короче я всерьез подумал о том, что неплохо бы свалить оттуда. На следующий день нас повезли к врачу — я трясся в рафике, в котором нас везли в одну из военных больниц, и со смирением пытался принять предстоящую пытку. Но ложиться под нож мне не пришлось — врач расспросил у меня о здоровье и хронических болезнях и я рассказал ему об инфекционном полиартрите, который я заработал с осложнения на грипп в детстве.

Я так понимаю, статус этих операций был полулегальным, я в тот момент как раз был немного простужени у суставы были слегка воспалены. Врач видимо не захотел рисковать тем, что у меня возникнут осложнения после операции и сказал учителю, который нас привез, что мне делать такую операцию противопоказано. Муаллим поворчал на тему, что у этих русских даже хрен не обрезается, но делать было нечего, я дождался всех остальных «счастливчиков» и мы поехали обратно.

Так я сохранил свою крайнюю плоть, а остальные еще пару недель ходили в раскоряку, утешая себя натужными шутками над необрезанным мной.

Архив:

Jul2024   Jun2024   May2024   Apr2024   Mar2024   Feb2024   Jan2024   Dec2023   Nov2023   Oct2023   Sep2023   Aug2023   Jul2023   Jun2023   May2023   Apr2023   Mar2023   Feb2023   Jan2023   Dec2022   Nov2022   Oct2022   Sep2022   Aug2022   Jul2022   Jun2022   May2022   Apr2022   Mar2022   Feb2022   Jan2022   Dec2021   Nov2021   Oct2021   Sep2021   Aug2021   Jul2021   Jun2021   May2021   Apr2021   Mar2021   Feb2021   Jan2021   Dec2020   Nov2020   Oct2020   Sep2020   Aug2020   Jul2020   Jun2020   May2020   Apr2020   Mar2020   Feb2020   Jan2020   Dec2019   Nov2019   Oct2019   Sep2019   Aug2019   Jul2019   Jun2019   May2019   Apr2019   Mar2019   Feb2019   Jan2019   Dec2018   Nov2018   Oct2018   Sep2018   Aug2018   Jul2018   Jun2018   May2018   Apr2018   Mar2018   Feb2018   Jan2018   Dec2017   Nov2017   Oct2017   Sep2017   Aug2017   Jul2017   Jun2017   May2017   Apr2017   Mar2017   Feb2017   Jan2017   Dec2016   Nov2016   Oct2016   Sep2016   Aug2016   Jul2016   Jun2016   May2016   Apr2016   Mar2016   Feb2016   Jan2016   Dec2015   Nov2015   Oct2015   Sep2015   Aug2015   Jul2015   Jun2015   May2015   Apr2015   Mar2015   Feb2015   Jan2015   Dec2014   Nov2014   Oct2014   Sep2014   Aug2014   Jul2014   Jun2014   May2014   Apr2014   Mar2014   Feb2014   Jan2014   Dec2013   Nov2013   Oct2013   Sep2013   Aug2013   Jul2013   Jun2013   May2013   Apr2013   Mar2013   Feb2013   Jan2013   Dec2012   Nov2012   Oct2012   Sep2012   Aug2012   Jul2012   Jun2012   May2012   Apr2012   Mar2012   Feb2012   Jan2012   Dec2011   Nov2011   Oct2011   Sep2011   Aug2011   Jul2011   Jun2011   May2011   Apr2011   Mar2011   Feb2011   Jan2011   Dec2010   Nov2010   Oct2010   Sep2010   Aug2010   Jul2010   Jun2010   May2010   Apr2010   Mar2010   Feb2010   Jan2010   Dec2009   Nov2009   Oct2009   Sep2009   Aug2009   Jul2009   Jun2009   May2009   Apr2009   Mar2009   Feb2009   Jan2009   Dec2008   Nov2008   Oct2008   Sep2008   Aug2008   Jul2008   Jun2008   May2008   Apr2008   Mar2008   Feb2008   Jan2008   Dec2007   Nov2007   Oct2007   Sep2007   Aug2007   Jul2007   Jun2007   May2007   Apr2007   Mar2007   Feb2007   Jan2007   Dec2006   Nov2006   Oct2006   Sep2006   Aug2006   Jul2006   Jun2006   May2006